Краткое содержание легенды.
В легенде рассказывается
история, связанная со
строительством одного из
древнейших памятников
христианского хромового
зодчества в Крыму — церкви
Иоанна Предтечи в Керчи.
Действие легенды
происходит в те далекие времена
когда христианство и
язычество существовали вместе.
Полный текст легенды.
Теперь старый керченский храм ушёл в землю, сгорбился,
как старик, который несёт на плечах много лет.
Крутом выросли богатые, высокие дома, грохочут фабрики;
вытянулись, как шея жирафы, заводские трубы.
И среди них затерялся старый храм; мало слышен,
плохо виден. И все же не хочет перестать жить.
И, может быть, переживёт нас, как пережил многих.
Керченские греки в тишине вечера любят слушать
мелодичный звон его колоколов; они чтут его старые святыни;
поклоняются иконе, которая дошла от дней,
когда впервые служил в храме пантикапейский епископ.
Но об этих днях не забыли, хотя и прошли с тех пор
многие сотни лет. Не забыли, потому что-то, что случилось,
бывает и теперь.
Говорят, в ночь под великий праздник стояли тогда
у амвона двенадцать братьев, и тысячная толпа христиан не знала,
кто из них прекрасней. Так красивы и стройны были все двенадцать,
такою доблестью и отвагою дышали их лица. И светом чистой совести.
Ибо исполненный долг дает её людям, а братья построили храм
Предтече, как обещали матери.
— Помяни, Господи, душу её в царстве света.
И епископ, наклоняясь над престолом, поминал имя матери
и не поминал двух других: не был христианином отец,
а имя безумной сестры не вещалось в храме. Но скорбел
о том престолослужитель и шептал трижды святую молитву,
когда доносился жалобный стон от окна алтарной абсиды.
Сливался тот стон с голосом декабрьского шторма,
и было не по себе многим. Взвизгивал ураган,
чтобы заглушить стенанья мятущейся души,
и вздрагивали бровью братья от боли и гнева.
Казалось, с порывом бури проникал в храм туманный
образ сестры, в струйках кадильного дыма вился по
колоннам и, не доходя до престола, угасал в мерцанье
догорающих лампад.
Чтобы облегчить сердце, братья думали о чистой душе матери,
о светлом часе её кончины. Со светильником в руке,
прежде чем проститься с земным, завещала она детям
поднять над Пантикапеей крест.
- Во имя Крестителя.
И поклялись они сделать так, и пока не воздвигнут храма,
забыть радости жизни и счастье ликующих грез.
Двенадцать братьев и сестра, чище которой не было в мире лилии.
Нужны были годы веры и труда, чтобы исполнить обет.
С именем Христа, камень за камнем, братья воздвигали стены.
А сестра приносила им пищу, омывала раны и нежной заботой
своей отражала душу матери.
Но на Митридатовой горе жил старый жрец, ненавидевший христиан,
и сын его, начальник Горной части, был последователем отца.
Он был красив, точно сам Аполлон вдохнул в него часть
своей красоты, и смелый взор его проникал в сердце женщины.
Оттого братья боялись, чтобы не увидел он сестры,
чище которой не было лилии, как думали они.
Подходила работа к концу, становилось радостнее на душе
у братьев, и только скорбная тень на лице девушки печалила их.
— Всё грустит по матери.
Не знали, что случилось.
В летнюю ночь, когда морской залив горел в бриллиантах отражений,
сидела она на ступеньках Босфорского схода, глядела в глубокое
небо и говорила со звездой.
— Где ты, мама?
И вздрогнула в испуге и в смущении, когда красавец юноша
коснулся её плеча.
Его длинные кудри падали чёрными кольцами, и одно из них
коснулось её лица. Коснувшись, обвеяло чувством жгучей ласки.
— Кто ты, зачем ты здесь?
Не ответил на это юноша, или не поняла она его.
Шепот страсти, как туман, застилает глаза; от него,
как от сладкого яда, замирает сердце.
— Уйди, я чужая тебе.
И девушка вырвалась из его объятий.
Не сказала ничего на другой день братьям, только перестала
ходить в летнюю ночь на ступени Босфорского схода,
чтобы не встретить больше дерзкого.
Она ненавидела его и вспоминала его речь, боясь позабыть хоть слово.
— Ты будешь моя, — говорил он, и билось сердце от голоса власти.
— Оставь свою печаль, — убеждали братья, — скоро поднимем крест;
уже радуется светлый дух матери.
И от этих слов ещё тяжелей становилось на душе девушки.
Точно кто подломил цветок, а люди, не замечая, говорили о жизни.
Часто не помнила она себя, и когда падал в окно лунный свет,
как бледный призрак, тянулась к нему. Был ли то сон,
но казалось ей, что чернокудрый юноша опять обнимает её,
жжёт огнем холодные уста, прижимает к себе, и от того пустеет
сердце. И кто-то другой стал жить в ней. И думая об этом,
она не думала уже ни о чём больше.
Не спешила к братьям, позабыла для них слово ласки.
И раз совсем не пришла.
Удивились братья.
— Что могло помешать?
И, когда спустились сумерки, поспешили домой.
Было смутно на душе; как рассвет дня перед казнью,
коснулся ужас предчувствия.
Уже открылись земле светы ночи, когда братья подошли к дому.
— Отчего не пришла накормить нас? — спросил старший брат,
увидев сестру на пороге. Молчала девушка, без слёз плакали глаза.
— Отчего не пришла?
Хотела ответить, но мёртвенным шепотом шевелились уста.
В саду звякнул меч. Оглянулись туда.
Стройный юноша, у которого змейками сбегали по плечам
кольца чёрных волос, укрылся в тени платана.
— Сын жреца!
Тогда бросился к девушке старший брат.
— Это он?
Словно упавшая одежда, беззвучно опустилась перед ним девушка.
— Анафема вето си!
И взмахом ноги он откинул её далеко за порог.
Пролетел в это время пыльный вихрь, подхватил
лишнюю песчинку и унёс к морскому заливу.
* * *
В тот день, когда подняли над храмом крест, на церковной
площади собрались все христиане города, а вдали от них стояла
кучка нехристиан, но не было среди них сына жреца.
Он навсегда ушёл из города.
А вечером, когда луна посеребрила поднятый крест,
от залива надвинулся белый туман, хотел коснуться креста
и унёсся в морскую даль.
Может быть, то не был туман, а поднималась из пучины
несчастная душа.
И когда, под великий праздник, в храме служил впервые епископ,
это она носилась в вихре урагана вокруг храма.
Прошло немного времени после того, и на город напал отряд варваров.
Пантикапейцы храбро защищали свой город, и немало юношей
погибло у его стен. Погибли и двенадцать братьев — строителей.
Их похоронили в общей могиле у храма и на память
векам прикрыли могилу плитой.
— Куфи автис не и ги. Мир им.
Мир не сошёл на могилу. В ночь под великий праздник
прилетает туда тень сестры, белым колеблющимся светом
приникает к изголовью могилы, которая уже не видна людям,
и тогда плачет кто-то в церковной ограде голосом
безысходной тоски.
Но не верит народ в безысходность горя. Есть слух,
что должен вернуться юноша с кольцами чёрных волос.
Не тот, что загубил несчастную. Другой, сердце которого
поёт светлый канон. Он придёт к могиле, в ночь под великий
праздник, поднимет тяжелую могильную плиту,
чтобы мятущаяся тень могла слиться с тенью братьев.
Как никогда, сами собой зазвучат в ту ночь колокола старого храма.
И разнесут по земле мелодию мира и любви.
Пояснения к легенде.
-
Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск третий. Одесса., 1917.
|
