Легенду рассказал местный помещик Мефодий Николаевич Казаков,
со слов отузских татар.

Легенда рассказывает о том, как кузнец Осман
связался с Шайтаном и что из этого вышло.

Не верьте, когда говорят: нет Шайтана.
Есть Аллах — есть Шайтан.
Когда уходит свет, — приходит тень. Слушайте!

Вы знаете Кадык-Койскую будку?
За нею грот, куда ходят испить холодной воды из скалы.

В прежние времена тут стояла придорожная баня,
и наши старики ещё помнят её камни.

Говорят, строил ее один отузский богач. Хотел искупить свои грехи,
омывая тело бедных путников. Но не успел.
Умер, не достроив. Достроил её деревенский кузнец-цыган,
о котором говорили нехорошее.

По ночам в бане светился огонёк, сизый с багровым отсветом.
Может быть, в кагане светился человеческий жир. Так говорили.

И добрые люди, застигнутые ночью в пути, спешили обойти злополучное место.

Был даже слух, что в бане живет сам Шайтан.

Известно, что Шайтан любит людскую наготу, чтобы потом над нею зло посмеяться.
Уж, конечно, только Шайтан мог подсмотреть у почтенного
отузского аги Талипа такой недостаток, что, узнав о нём,
вся деревня прыснула от смеха.

Кузнец часто навещал свою баню и оставался в ней день,
другой. Как раз в это время в деревне случались всякие напасти.
Пропадала лошадь, тельная тёлка оказывалась с распоротым брюхом,
корова без вымени, а дикий деревенский бугай возвращался домой понурым быком.

Все Шайтановы штуки! А, может быть, и кузнеца. Недаром он так похож на Шайтана.
Чёрный, одноглазый, с передним клыком кабана. Деревня не знала,
откуда он родом и кто был его отцом; только все замечали,
что кузнец избегал ходить в мечеть; а мулла не раз говорил,
что из жертвенных баранов на Курбан-байрам самым невкусным
всегда был баран цыгана; хуже самой старой козлятины.

Кохтебельский мурзак, который не верил тому, о чём говорили в народе,
проезжая однажды мимо грота, сдержал лошадь; но лошадь стала так горячиться,
так испуганно фыркать, что мурзак решил в другой раз не останавливаться.
Оглянувшись, он увидел, — он это твердо помнит, — как на бугорке
сами собой запрыгали шайки для мытья,

И много ещё случалось такого, о чём лучше не рассказывать на ночь.

Впрочем, иной раз, как ни старайся, от страшного не уйдёшь.

У Османа была дочь и звали её Сальгэ. Пуще своего единственного глаза
берег её старый цыган. Однако любви не перехитришь, и, что случилось у Сальгэ
с соседским сыном Меметом, знали лишь он да она. Только и подумать не смел Мемет
послать свата. Понимал, в чём дело. И решил бежать с невестой в соседнюю деревню.
Как только полный месяц начнет косить, — так и бежать.

И смеялся же косой месяц над косым цыганом,
когда скакал Мемет из деревни с трепетавшей от страха Сальгэ.

Османа не было дома. Он проводил ночь в бане.
Пил заморский арак, от которого наливаются жилы и синеет лицо.

— Наливай ещё!

— Не довольно ли? — останавливал Шайтан. — Слышишь скрип арбы?
Это козский имам возвращается из Мекки… И грезится старику,
как выйдет завтра ему навстречу вся деревня, как станут все на колени
и будут кричать: «Святой хаджи!..» Постой, хаджи, ещё не доехал! — И прежде,
чем кузнец подумал, Шайтан распахнул дверь. Шарахнулись волы,
перевернулась арба, и задремавший было имам с ужасом увидел,
как вокруг него зажглись серные огоньки. Хотел прошептать святое слово,
да позабыл. Подхватила его нечистая сила и бросила с размаха на пол бани.

Нагой и поруганный, с оплёванной бородой, валялся на полу имам,
а гнусные животные обливали его чем-то липким и грязным.
И хохотал Шайтан. Дрожали стены бани. — То-то завтра будет смеху!
На коленях стоит глупый народ, ждёт своего святого, а привезут пьяненького имама!
Не стерпел обиды имам, вспомнил святое слово и очнулся на своей арбе,
которая за это время уже отъехала далеко от грота.

— Да будет благословенно имя Аллаха, — прошептал имам, и начал опять дремать.

А в бане хохотал Шайтан. Дрожали стены бани.

— Наливай ещё, — кричал цыган.

— Постой! Слышишь, скачет кто-то! — И вихрем вынес нечистый приятеля на проезжую тропу.

Шарахнулась со всех четырех ног лошадь Мемета, и свалился он
со своей ношей прямо к ногам Шайтана.

— А, так вот кого ещё принесло к нам! Души его, — крикнул Шайтан,
а сам схватил завернутую в шаль девушку и бросился с ней в баню.

Зарычал цыган и всадил отравленный кинжал по самую рукоять
между лопаток обезумевшего Мемета.

А из бани доносился вопль молодого голоса.
«Будет потеха, будет хорошо сегодня», — подумал цыган и, шатаясь, пошёл к бане.

В невыносимом чаду Шайтан душил распростертую на полу нагую девушку,
и та трепетала в последних судорогах.

— Бери теперь, если хочешь!

Обхватил цыган девушку железными руками, прижался к ней… и узнал дочь…

— Згне! — крикнул он не своим голосом слово заклятья.

И исчез Шайтан. Помнил уговор с Османом. Только раз цыган скажет это слово,
и только раз сатана подчинится ему.

— Воды, воды, отец!

Бросился Осман к гроту, а грот весь клубился удушливыми серными парами.
И не мог пройти к воде Осман. Не знал второго слова заклятья.
Упал и испустил дух.

Поутру проезжие татары нашли на дороге три трупа
и похоронили их у стен развалившейся за ночь бани.

— Чёртова баня, — назвал с тех пор народ это место.

И я хорошо помню, как в детстве, проезжая мимо грота,
наши лошади пугались и храпели.

Не верьте, если вам скажут: нет Шайтана.
Есть Аллах — есть Шайтан!
Когда уходит свет, — приходит тень.

Легенду рассказывал мне местный помещик Мефодий Николаевич Казаков,
со слов отузских татар.

Кадык-койская будка расположена на 23-й версте по шоссе из Феодосии на Судак.
На бугре против будки виден след развалин Шайтаны-хамам.
Раньше, до проведения шоссе, видны были развалины стен и печи.
Шагах в тридцати от будки, находится, укрытый в лесняке,
красивый горный грот с чудной, студеной водой.

Шайтан — дух зла, изгнанный Аллахом из сонма ангелов за то,
что он не хотел поклониться Адаму.
С тех пор Шайтан мстит человеческому роду,
толкая его на все противное заповедям Аллаха.

Курбан-байрам — праздник жертвоприношения.
Он празднуется в течение четырех дней в 12-м лунном месяце года,
К этому празднику каждый татарин запасается жертвенной овцой,
которую в день праздника закалывает после молитвы муллы.
Шкура и лучшая часть овцы идет мулле, кусок баранины — бедным,
а остальное на дом.
Татарин верит, что душа невинного жертвенного животного поможет
душе жертвователя войти в обитель вечной отрады.
Как известно, Магомет ввёл этот вид жертвоприношения взамен
существовавшего у арабов жертвоприношения детей.

Ага — чиновное, должностное лицо.

Имам — мулла, священник.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.